Как я за покупками ходил

Вчера вечером мне позвонил сосед и сообщил место, вопрос и ответ. Сказал «беги уже или не хватит». Я наскоро оделся, схватил кулек, побежал. Темнело, но я быстро нашел это место. «Хвост» очереди торчал на улицу в количестве полтора десятка избранных. В свете луны старушечьи фигурки, почти круглые от закутанности в старенькие пальтишка и платки, покачивающимися силуэтами мондошаван отражались в лужах.

— «Кто крайний?», спросил я крайнего в очереди. Это был секретный вопрос, который на свой страх и риск доверил мне сосед. Крайняя старушка обернулась, и осмотрела меня в меру возможностей старческого зрения в полных сумерках. «Ну, я», ответила она. Это был секретный ответ. «Свои», непроизвольно вырвалось у меня. «Наш», шипящим эхом растворился в сумраке ночи ответ бабушек.

Стояли мы долго. Говорили за Старую Жизнь и что у нас больше нет иного шанса вернуть Былое, кроме как выиграть следующее выборы. Мы пробовали обсуждать вопросы семантики и появления новых языков на основании произведения «Марксизм и вопросы языковедения». Никто из бабушек не поддержал эту инициативу престарелой учительницы, которая стояла третьей от входа. Но зато многие всецело погрузились в осуждения поступка Никиты Сергеевича в 1956 году. Мне нужно было поддержать диалог. Постоянно кивать – вызывать подозрение. Я громко поблагодарил Эль-Регистана и Михалкова за подвиг 1943-ого года. Толпа одобрительно заурчала. Авдотья Филипповна, узнав, что я люблю пиво, спросила меня, в курсе ли я, что Йосиф Виссарионович значится почётным гражданином города Чешские Будейовицы. Я не знал, но восхищенно кивнул.

Говорили долго. От этих душевных разговоров я, в конце концов, расчувствовался и быстро стер бликовавшую в лунном свете слезу. Это не осталось незамеченным и пошло мне в зачет. Тем не менее, я был уже в помещении залитом светом, скоро была моя очередь, меня снова оглядывали с ног до головы, теперь уже при свете, и ситуация требовала поступка, располагающего к очередной порции доверия. Томно посмотрев на яркую лампочку вместо луны, я непроизвольно стал читать строки из стихотворения юного Йосифа:

Ходил он от дома к дому, стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури, с нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне — как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда, возвышенная мечта.

Сердца, превращённые в камень, заставить биться сумел,
У многих будил он разум, дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья славы люди его земли
Отверженному отраву в чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый, пей, осуши до дна…
И песня твоя чужда нам, и правда твоя не нужна!»

Все затихли и слушали. Никто кроме меня, конечно же, не понял, чьего пера было это стихотворение, но оно возымело должное влияние. Очередь, в желании сделать ближе для меня заветную цель, как бы сжалась, и это позволило мне сделать пару шагов вперед. Плюс в этом был только один: острый угол дермантиновой сумки бабы Маши перестал жестко массировать мне левую ягодицу.

И вот настала моя очередь. «Три килограмма, пожалуйста» — громким голосом сказал я. И тут жизнь остановилась, и стало очень тихо. Где-то заплакал грудной ребенок, а у продавщицы округлились глаза, будто бы она увидела приведение. Я медленно повернулся. Вся очередь с каменными лицами глядела на меня и молчала. Первая нарушила тишину Авдотья Филипповна, заголосила: «Бааааабааааанькииии! Да он не наш!». «Сволочь буржуйская», у меня под ухом крикнула баба Маша. Народный гнев нарастал. Я резко повернулся в продавщице. «Ну, раз украл где-то столько денег, значит бери, что уж там», сказала печальным голосом она и медленно сложила мавзолеем три пачки. Я спрятал все в кулек, повернулся и сделал шаг к двери на улицу. Тут кто-то больно ухватил меня за запястье. Это была Зинаида Павловна, в старые времена тренировавшая женскую сборную по Самбо. «Сыночек, мой тебе совет – ПРОСТО БЕГИ!» тихо сказала она и повернулась в сторону прилавка.

Быстрым шагом я вышел на улицу и засеменил в темноту. Квартал пролетел незаметно. Я сбавил шаг. Возле старого гаража за садиком из темноты вдруг спросили: «Эй, братишка, есть чё закурить?». И я побежал. Из-за гаража побежали за мной.

«Стой, сука, гречку отдай!», кричали сзади. «Хрен вам», думал я и бежал еще быстрее. Бегун с меня никакой и меня стали догонять. И тут я вспомнил, как по «Дискавери чэнэл» показывали, что делает самка, когда ее с детенышем нагоняет голодная стая. Резко остановившись, я достал пачку и бросил в ночь. И снова побежал. За спиной я слышал выстрелы и как кто-то звал маму. А потом все затихло. Но я не останавливался и вскоре добежал до своего дома. Одну пачку я зарыл в саду, а одну спрятал под ванной в коробке с надписью «Солидол». Занавесил все шторы, подпер шваброй входную дверь, выпил стакан теплого самогона и лег спать, с головой укрывшись одеялом.